Перед нами поэма, и довольно приличного объема, притом не разделенная на части и без названия (или заглавие файла «Жизнь — смерть» и есть название?). Стилизованное рассуждение в стихах на достаточно отвлеченную философскую тематику вызывает в памяти некоторые классические вещи, например лирику Шекспира, поэму «Мцыри» Лермонтова и «Божественную комедию» Данте. В то же время, многие мысли вернее назвать «общефилософскими». Жанр традиционной поэмы сегодня считается архаичным, то есть как-то развить его шанс очень маленький. Эксплуатируя такую форму, автор должен понимать, что, скорее всего, будет назван старомодным. С другой стороны, до сих пор пишутся и басни, и классические сонеты, и у них находятся читатели.
Поэма не просто философское рассуждение о жизненных истинах и их неоднозначности. За ним стоит и лирический герой. Сначала он мне напомнил персонажа поэмы «Мцыри». Это юноша (или юное существо), в силу обстоятельств или добровольно находящееся в уединении, причем страдающее в этом своем состоянии. Герой не встречает понимания, возможно, не находит единомышленников или близкую душу, и потому мир словно отделен от него стеной, через которую он пытается донести свое послание. Но если у Мцыри стена была буквальной — монастырь — то здесь речь о метафоре, скорее всего. Некоторая витиеватость слога, тяга к иносказанию — что тоже своего рода возведение препоны — подтверждает мою догадку. Как сказал О.Э. Мандельштам, кажется, «поэзия не должна походить на вой о том, как человеку плохо — это же вид искусства!». Безусловно, здесь как раз нет такого прямого возгласа, Осип Эмильевич был бы доволен.
Начало символической поэмы напоминает европейские канцоны, то есть романтическую лирику с условными героями, страдающими от обусловленных каноном чувств: любви, недостижимости идеала, тщетности своих усилии и проч. Лирическая героиня (или герой поэмы) кажется находящейся на распутье: постигшая ее любовь видится ей тяжким испытанием. Пусть чувства вечны и могут пережить даже самого человека, но в реальной жизни, в земном контексте, они приносят страдания как любящему, так и любимому. Ибо люди несовершенны, и прекрасные в теории вещи на практике порождают лишь мучения. Мысль, как говорится, не новая, скорее формульная. Видимо, автором движет желание создать красивую, отчасти дидактическую вещь, которая бы выражала его тревоги и сомнения. Цель поэта — не новаторство, а выражение своего внутреннего мира. Психологическая, эмоциональная функция поэтического творчества присутствует почти всегда, вопрос лишь в мере.
Что гнался зря, душа пуста.
Безусловно, в поэме слышатся и религиозные нотки, здесь уже ощущается влияние таких вещей, как «Демон» Лермонтова и «Фауст» Гете — вообще, ощущается воздействие европейской классики на автора. Порой есть чувство, что речь в тексте ведется теперь от имени Судьбы или даже некоего неназванного божества, меняющего свои ипостаси. Но, хотя мы и не знаем его имени, послания его и речи достаточно характерны для европейской философии. Жизнь — преимущественно страдания и несчастья, так стоит ли удивляться, что не только старик благословляет свою кончину, но и человек вообще с течением жизни сознает, какое благо не жить? Как говорится в известном афоризме, «истинно счастливее тот, кто не рождался». Невольно думается, что желание написать поэму на основе классических мыслей европейской философии интересно, однако если автор сам тяготеет к такой фаталистической системе мышления, это скорее печально. Другой полюс философии — вера, в том числе в надежду, что спасение возможно, и не только в метафорическом смысле, но и в земном.
Когда нет толку от леченья?
Несколько смущает, что, при достаточно очевидной философии автора поэмы, он выбрал стилизацию столь старомодную. Например, слово «восхищенье» в значение «ожидание» — примета классицизма (есть и другие примеры). Даже Лермонтов, как кажется, уже к такой стилистике не тяготел. Не мне рекомендовать здесь, разумеется, это дело автора, но если его волнует не только красота и изящество слога, но и верное понимание — лучше несколько осовременить лексически свою манеру. Не буду давать общую рекомендацию «почитать современную поэзию, как сейчас пишут» — но, в интересах читателя и даже самого поэта, иногда нужно преодолевать консервативность.
Поговорив о том, что порой жизнь так плачевна, что ее конец и то желаннее, автор переходит к мыслям о любви и расцвете человеческой природы. Он справедливо признает, что без сердечного огня бытие напоминает прах и тлен, и возможно, только этим пламенем и оправдывается существование. Но в то же время, в юные годы, когда человек пылает и способен на чувства и свершения, к сожалению, ему не хватает мудрости и внимания к советам старших. «Если бы молодость знала, если бы старость могла!» — как говорится. В очередной раз автор обращается к традиционной философии, обыгрывая ее поэтически, даже риторически. Однако alter ego поэта все больше начинает напоминать нам Мефистофеля из «Фауста», который подергал сомнению все благое, видя во всем лишь мрачную сторону. Человек не ценит любовь, проводит в неразумных забавах юность, в старости никак не дождется смерти, приходит к финалу с пустым сердцем и разочарованным. Кажется, Бог не может прикоснуться к этому фаталистическому миру или хуже того — он видится как Некто враждебный. Тогда как в действительности Создатель не желает зла созданию и благ.
Не потому ли так кротка?
Выбрав старомодный ключ, автор должен исключать такие слова, как «будильник», «визуальны», и такие метафоры, как пересечение дороги на красный свет. Важно сохранять одну тональность стиля, какой бы она ни была. Ведущими в поэме мы можем назвать фаталистические, упадочные мотивы, декаданс, что чаще свойственно юности и как раз ранним опытам. Мы говорим «чаще», но не обязательно автор попадает в статистику. Литературная критика не занимается ни психологией, ни моралью, но мы должны отметить общеевропейский философский дискурс (ницшеанство преимущественно), оказавший существенное влияние на автора. Таким образом, хотя религиозные ноты и присутствуют, в целом эта вещь далека от христианской парадигмы. Хотя внешне есть какой-то восточный колорит: сама система ценностей, ориентированная на старшее поколение, долг и круговой ход жизни, — однако по сути перед нами бунтарское начало. Отчетливо слышны мотивы критики, протеста против самой природы человека, против его несовершенства, даже порочности: живущий непочтителен, его любовь не такая, как надо, жизнь тратится впустую, лучшие силы уходят втуне. И даже то хорошее, что он получил свыше, он не может употребить с пользой. Мизантропическая позиция может быть следствием как жизненного опыта, так и просто философской оптики. Но не стоит забывать, что и лермонтовский Демон, и Мефистофель Гете были духами лжи, то есть видели природу людскую искаженно — и даже сам мир, творение Бога, будучи обиженными на Создателя за давний конфликт, могли лишь критиковать и выворачивать наизнанку.
Что касается языка и стиля автора, как уже говорилось, стоит подумать о некоторой модернизации старомодной манеры, потому что читателю попросту трудно вникать в витиеватость стиля. Разумеется, есть поэзия, где нарратив вторичен, но не д идактическая поэма. Если уж автор хочет донести жизненные истины, выразить свое убеждение в первую очередь, даже космогонию, то нужно «работать в сторону ясности», а не только благозвучия, красоты. Не лишне сделать корректуру поэмы, потому что есть вопросы к пунктуации.
Анна Аликевич: личная страница.
Мэри Бет. Студент Открытой Литературной школы ОЛША, авторского курса Ильи Одегова Литпрактикум. Победитель IX Международного литературного конкурса «Уральский книгоход» в номинации «Детская литература» (2025). Публикация в журнале Современные записки (2025). Автор сборника рубаи «Тысяча». Окончила музыкальный колледж им. П.И. Чайковского по классу скрипки, артист оркестра и ансамбля, педагог. Студент Московского университета специальность —лингвистика. Изучает английский и немецкий языки, помимо родных языков: русского и казахского. Автор каверов и переводов песен. Увлекается в основном поэзией, вдохновляясь трудами Шекспира и Хайяма.
.png)
Автор статьи: Аликевич Анна.
.jpg)
